Первый толковый бой, первый убитый рядом. Трупы лежат вплотную, на расстоянии протянутой руки.

   Позиция моя была еще та, аховая, и не сменить. Груда камней, под ней остывало тело солдата, затем лежал я и с другой стороны еще одно тело. Дальше за вторым трупом лежит сержант, как его, кажется Карабод и еще один боец.

   - Сержант, у тебя есть что-нибудь пожрать? Тебя как звать?

   - Василием! Мой мешок где-то там дальше, где я до вашего подхода отстреливался.

   - А есть хочешь?

   - Еще как! C утра - ни крошки во рту. Вообще, в мешках у ребят что-нибудь имеется. Им-то уже ни к чему.

   Последние слова он произнес с грустью, словно пожалел не только их, но и себя, ведь сам мог лежать на их месте. Вот тут или чуть дальше. Но рока повезло, а могло и не повезти. А как будет дальше? Ведь этот бой не последний.

   Он раскрыл ближайший мешок, вынул штук шесть маленьких баночек с мясом, вскрыл их открывалкой и разделил на троих. Вот что всегда при мне, так это ложка, которая засунута вместе с сигнальной ракетой за магазин от АКМа! Сержант достал свою ложку из-за отворота пыльного сапога. Я обтер ложки ароматизированной салфеткой из набора и поставил баночку на спину солдата. На тело. На мертвое тело... Больше ставить некуда. Карабод сделал то же самое. Пулеметчик был не голоден, есть с нами не захотел, и мы с сержантом приговорили мясные консервы вдвоем. Время от времени, он и я посылали очередь за очередью вперед и по бокам: ближе нас к "духам" нет никого. Стреляли для острастки.

   Я вдруг услышал какой-то хрип. Прислушался. Хрип повторился, и еще, еще, еще.

   - Хр-хр-хр-х-х-хы.

   Перебравшись через мертвых солдат к лежащему офицеру, увидел, что его тело содрогалось мелкой дрожью, глаза были закрыты, а рот чуть приоткрыт. Ожил?!

   Он действительно с хрипом дышал! Лейтенант был жив! Несмотря на это ужасное ранение в голову. Кровь чуть запеклась вокруг раны, и от пулевого отверстия по лбу шла бороздка запекшейся крови, коркой засохшей в волосах. Живой...

   - Парни! - зашипел я лежащим в стороне солдатам. - По цепочке быстро найти ротного, передать, что офицер лежит с пулей в голове, но еще живой.

   Минут через пять подполз Кавун, быстро взглянул на раненого и посмотрел выразительно мне в глаза, затем выдал длинный витиеватый мат.

   - Да, дела! Минут через десять вертушка раненых заберет. Пятерых мы вытащили на площадку, с этим можем не успеть. Как же его нести? Волоком нельзя - голову повредим, да и пуля может сдвинуться. Давай, лейтенант, бери этих двух бойцов и наших мусульман-пулеметчиков, - Он махнул головой в сторону лежащих рядом двух пулеметчиков-таджиков. - Даете море огня, бейте на психику, бросок двух-трех гранат, из гранатомета еще долбанешь по вершине. Изображай атаку. "Ура" кричи, матерись, вопи. Сейчас начнет темнеть, и дождь помаленьку накрапывает, они нас не заметят. Собьем 'духов' с толку.

   Дождь действительно пошел, мелкий-мелкий, как пыль. Ротный продолжил:

   - Может, отойдут. Не успеем загрузить раненого старлея, сегодня вертушки больше не будет. Минут через двадцать солнце совсем зайдет.

   Солнце действительно уже почти закатилось за горную вершину, и лишь багрянец пробивался сквозь пелену сырости.

   - Зибоев, Мурзаилов! Ползком к камням и с криком " ура" расстреливаете по ленте пулеметной! Ясно? - спросил я.

   Солдаты кивнули головами, однако желания выполнять приказ на их лицах не читалось, но они слышали все, что я сказал.

   Карабод и солдат вооруженный пулеметом, тоже чудом оставшийся живым и невредимым, поняли наш замысел, но восприняли его с сомнением. Что-то пробурчали, но не возражали.

   - Ура! Ура! Ура!!!

   - Бам! - выстрел из "мухи".

   - Трата-та-та, - отвечает пулемет.

   - Бах-бах-бах, - брошена граната.

   - Та-та-та, - вторят автоматы. -Ура! Ура! Ура!!!

   На четвереньках, пригибаясь и беспрестанно стреляя, мы продвигались вперед к вершине. После выстрела из "мухи" и взрыва гранат ответный огонь прекратился.

   Бросок вперед на четвереньках, полуползком - и мы на вершине. Там никого. Бинты, кровь, патроны, упаковки лекарств, стреляные гильзы. Никого! Ушли. Только сквозь пелену дождя, в мутном мареве слышен топот убегающих врагов. "Духи" бегут!

   Очередь, очередь, очередь, еще, еще, еще... в темноту. Гады! Сволочи!!!

   Я схватил пулемет у Зибоева и с криком "А-а-а" расстрелял половину ленты вниз в сумерки. Потом выпустил ракету в воздух, чтоб свои случайно не накрыли по ошибке.

   Вертолет уже приземлился на площадке, солдаты быстро грузили раненых.

   Сержант Карабод и второй солдат бросились обратно к командиру, осторожно положили его на плащ-палатку и с помощью наших бойцов понесли быстрее к вертушке.

   Эх, не успели! Не успели... Еще на полпути к площадке вертолет взлетел и, раскачиваясь, удалился в надвигающиеся тучи. Быстро смеркалось.

   Вдруг кто-то вылез из ущелья и закричал:

   - Нэ стреляйте, я свой.

   - Ползи сюда! - подозвал ротный. - Кто такой? Что это за свой выискался?

   - Я из восемьдесят первого. Меня ранило, командиры! Гогия моя фамилия.

   - Степан! - окликнул ротный санинструктора. - Осмотри и перевяжи грузинского героя!

   Мы присели возле охающего солдата, который поведал жуткую и невероятную историю.

   Он и еще один солдат несли раненого по склону с левой стороны. По ним ударили из автоматов и гранатомета. Напарника наповал, раненый получил еще несколько пуль и привалил грузина своим телом. Гогию тоже ранило. "Духи" подошли, взяли автоматы, полоснули очередями по лежащим, но все пули принял мертвый солдат, которого тащили. От страха Гогия обоссался, но молчал. Ногой кто-то пнул его в бок, вырвал автомат. Тут мы сверху кинули гранаты, начали стрелять, "духи" убежали. Со всех сторон грохот, голову не поднять, да еще придавило телом. От страха вырубился.

   - Товарищ капитан! Что-то раны найти не могу, весь в крови, но вроде в чужой!

   - Смотри хорошо, может, внутреннее кровоизлияние?

   - А вот царапин несколько. Где болит?

   - Нога, пятка болыт! - ответил гортанным голосом раненый.

   - Да там, действительно осколок торчит большой в подошве ботинка, сейчас сниму. Во! Осколок ботинок пробил и в пятку попал, но только рассек кожу, кровь уже засохла! Грузин, ты шо, это усе? Чи ни? Это и все твое ранение?

   - Нога болна!

   - Нога! Болна! Как тресну по башке, чурка. Болна!

   - Я не чурка, я грузин.

   - Вставай, нечего ползать! - зло заорал санинструктор.

   - Товарищ капитан, да его пару раз поцарапало! Обосрался!

   - Воняет?

   - Да нет, я в переносном смысле. Трус он!

   - Ну, трус не трус, а повезло, могли и яйца запросто отрезать.

   - Валяй бегом к сержанту Карабоду и помогай своим. Где убитые лежат, видишь, Степан? Надо их выносить.

  Все взялись за дело.

  

   Уже в темноте мы подняли обоих мертвых солдат из ущелья, собрали разбросанное имущество, оружие, понаставили растяжек-гранат и вернулись к себе на точку. Карабод и три солдата его взвода стояли над командиром, натянув палатку, защищая его от хлынувшего вдруг ливня.

   - Да, жаль, не успели к вертолету. Как мы раньше не заметили, что он живой?

   - Иван, ведь с такой раной, по-моему, ничем не помочь. Что увезешь, что не увезешь.

   - Ника, когда получишь пулю в лоб, не дай бог, конечно, и будешь валяться в грязи, тогда посмотрим, что ты скажешь!

   - Ворон! Каркаешь!

   - Ну, а ты тоже брякнул! Надеяться нужно до последнего. Наш закон - раненых и убитых не бросать! У "духов" такой обычай, кстати, тоже. А раненого любого, даже безнадежного, надо спасать, чудеса в жизни бывают всякие.

   Итог боя был трагический: из разбитой роты шесть убитых и шесть раненых, да оцарапанный Гогия, но он был не в счет. Всю ночь по очереди нашими солдатами, эти бойцы стояли над раненным старшим лейтенантом, укрывая его от ливня. На рассвете прилетел вертолет и всех 'соседей' увез. Старший лейтенант скончался через три дня в госпитале. А вдруг выжил бы, если б сразу вывезли. Вот так-то... Прав ротный... Стало пять раненых, не считая Гогии, и семь убитых. У нас в роте потерь не было, нет даже раненых. Тем утром ротный мне с грустью сказал:

   - Запомни! Чаще всего убивают в первых рейдах и последних. Никогда не откладывай отпуск и особенно берегись после отпуска!

   - Это ты к чему?

   - Железобетонные, проверенные кровью и смертью приметы! Старлей в отпуск должен был ехать, дочка родилась. Бойцы сказали: уговорил его командир роты отпуск перенести. У человека уже мозги на дом переключились, а его в рейд! Это уже из области психологии. Бдительность потерял, концентрацию. Расслабился. - Иван принялся жевать сухарь, глядя вдаль.

   - А чего ты так задумчиво на меня смотришь? - удивился я.

   - Да у меня этот рейд последний, тьфу, тьфу, крайний, надеюсь, - вздохнул Иван.

   - Кстати, Ваня! Я спал ночью в свободные от проверки постов часы вполне спокойно, кошмары с видениями окровавленных трупов, не мучили. Переживания нахлынули, когда под утро пришла очередь бодрствовать.

   - Сволочь ты, равнодушная, - вздохнул ротный.

  

  Вчерашний бой я видел снова и снова, как в кино. Убитые наши, подстреленные душманы, раненый офицер, кровь, пули, взрывы, едкий страх перед надвигающейся со всех сторон, смертью четыре часа непрерывной перестрелки. Война перестала быть прогулкой, альпинизмом, туризмом, приключением, она стала жестокой реальностью. Ко мне прикоснулась война и обдала своим смердящим, трупным дыханием.